Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1838–1850 гг.

Чу! С двора стучится в ставни:
Узнаю богатыря.
Здравствуй, друг, знакомец давний!
Здравствуй, чадо декабря!
Дым из труб ползёт лениво;
Снег под полозом визжит;
Солнце бледное спесиво
Сквозь туман на мир глядит.

Я люблю сей благодатный
Острый холод зимних дней.
Сани мчатся. Кучер статный,
Окрылив младых коней,
Бодр и красен: кровь играет,
И окладисто – горда,
Серебрится и сверкает
В снежных искрах борода.
Кони полны рьяной прыти!
Дым в ноздрях, в ногах – метель!
А она – то? – Посмотрите:
Как мила теперь Адель!
Сколько блеску хлад ей придал!
Други! Это уж не тот
Бледный, мраморный ваш идол:
В этом лике жизнь цветёт;
Членов трепетом и дрожью
Обличён заветный жар,
И из уст, дышавших ложью,
Бьёт теперь – чистейший пар,
Грудь в движении волнистом;
Неги полное плечо,
Кроясь в соболе пушистом,
Шевелится горячо;
Летней, яркою денницей
Пышно искрятся глаза;
И по шёлковой реснице
Брызжет первая слеза.

Кто ж сей мрамор на досуге
Оживил? – Таков вопрос.
Это он – не льститесь, други, —
Это он – седой мороз!
Жадно лилии он щиплет,
И в лицо, взамен их, сыплет
Пламя свежих, алых роз.
Лишь его гигантской мочи
Эти гибельные очи
Удалось пронять до слёз.

Игриво поверхность земли рассекая,
Волнуясь и пенясь, кипя и сверкая,
Хрустальные реки текут в океан,
Бегут, ниспадают по склону земному
В бездонную пасть к великану седому,
И их поглощает седой великан.

О, как разновиден их бег своенравный!
Та мчится угрюмо под тенью дубравной,
А эта – широкой жемчужной стеной
Отважно упала с гранитной вершины
И стелется лёгкой, весёлой волной,
Как светлая лента по персям долины
Здесь дикий поток, весь – лишь пена и прах.
Дрожит и вздувает хребет серебристой,
Упорствует в схватке с оградой кремнистой
И мучится, сжатый в крутых берегах.
Там речка без битвы напрасной м трудной
Преграды обходит покорной дугой
И чистого поля ковёр изумрудной,
Резвясь, огибает алмазной каймой,
И дальше – спокойно, струёю безмолвной,
Втекла в многовидный, шумливый поток:
Взыграл многоводной, в строптивые волны
Взял милые капли и в море повлёк.

Там катятся реки, и в дольнем теченье
Не общий удел им природою дан;
Но там – их смыкает одно назначенье:
Но там их приемлет один океан!

О нет, нельзя назвать небесной
Сей ощутимой красоты
И этой прелести телесной:
Красавица! Земная ты.

Так что ж? Лишь в юности начальной
Мы ищем девы идеальной;
Как беззакатный, вечный день
Нам блещут девственные очи,
Но вечно день да день… нет мочи!
И в самый день давай нам тень!
Мы днем хотим хоть каплю ночи.

Земная ты… но кто поймет
Небес далеких глас призывной.
Когда хоть луч один блеснет
Твоей вещественности дивной?
Земная ты… Но небеса
Творит сама твоя краса:
Ее вседвижущая сила
Свои ворочает светила;
Твоя взволнованная грудь
В себе хранит свой млечный путь;
И, соразмерив все движенья
покорных спутников своих,
Вокруг себя ты водишь их
По всем законам тяготенья.
Земная ты… Но небосклон
Единым солнцем озарен
И то лишь днем; – а в лоне ночи
Ты, к изумленью естества,
Едва откроешь ясны очи —
Сейчас воспламеняешь два,
И их сияньем превосходишь
Сиянье неба во сто крат,
И их с восхода на закат
В одно мгновенье переводишь.
Блажен, кто видит сих денниц
Любовью вспыхнувших, явленье
И их закатное томленье
Под шелком спущенных ресниц.
Когда ланиты пламенеют,
Уста дрожащие немеют,
И в дерзкой прихоти своей,
Лобзая розы и лилеи,
Текут на грудь, виясь вкруг шеи,
Струи рассыпанных кудрей
И кос распущенные змеи.

Чаши рдеют словно розы,
И в развал их вновь и вновь
Винограда брызжут слезы,
Нервный сок его и кровь.
Эти чаши днесь воздымем,
И склонив к устам края,
Влагу светлую приимем
В честь и славу бытия.
Общей жизни в честь и славу;
За ее всесветный трон
И всемирную державу —
Поглотим струю кроваву
До осушки в чашах дон!

Жизнь… Она средь прозы чинной
Увядала бы, как злак,
Как суха она, пустынна
Без поэзии: итак —
Сей фиал за муз прекрасных,
За богинь сих сладкогласных,
За возвышенных певцов —
сих изящного жрецов,
За присяжников искусства —
Вечных мучеников чувства,
Показавших на земле
Свет небес в юдольной мгле,
Бронзу в неге, мрамор в муках,
Ум в аккордах, сердце в звуках,
Бога в красках, мир в огне,
Жизнь и смерть на полотне.

Жизнь! Сияй! – Твой светоч – разум.
Да не меркнет над тобой
Свет сей, вставленный алмазом
В перстень вечности самой.
Венчан лавром или миртом,
Наподобие сих чаш
Будто налит череп наш
Соком дум и мысли спиртом!
Да от запада на юг.

На восток и юг – вокруг,
Чрез века и поколенья,
Светит солнце просвященья
И созвездие наук!
Други! Что за свет без тени?
День без вечера? – Итак:
Да не будет изгнан мрак
Сердцу милых заблуждений!
………
………
Да не дремлет их царица,
Кем изглажена граница
Между смертных и богов, —
Пьем: да здравствует любовь!
Пьем за милых – вестниц рая,
За красы их начиная
с полны мрака и лучей
зажигательных очей,
томных, нежных и упорных,
Цветом всячески цветных
серых, карих, адски – черных:
И небесно – голубых!
За здоровье уст румяных,
бледных алых и багряных —
Этих движущихся струй,
Где дыхание пламенеет,
речь дрожит, улыбка млеет,
Пышет вечный поцелуй!
В честь кудрей благоуханных,
Легких, дымчатых, туманных,
Свелорусых, золотых,
темных, черных, рассыпных,
С их неистовым извивом,
С искрой, с отблеском, с отливом
И закрученных, как сталь,
В бесконечную спираль!
Так – восчествуем сей чашей
Юный дев и добрых жен
И виновниц жизни нашей,
Кем был внят наш первый стон,
Сих богинь огнесердечных,
кем мир целый проведен
Чрез святыню персей млечных,
Колыбели пелен,
В чувстве полных совершенства
Вне размеров и границ,
Эти горлиц, этих львиц,
Расточительниц блаженства
И страдания цариц!
и взлелеяны любовью,
Их питомцы и сыны
Да кипят душой и кровью
В честь родимой стороны —
Сей страны, что, с горизонта
Вскинув глыбою крутой
С моря льдяного до Понта
Мост Рифея златой,
Как слезу любви из ока,
Как холодный пот с чела,
Из Тверской земли широко,
Волгу в Каспий пролила!
Без усилий в полобхвата
У нее заключено
Все, что господом дано
С финских скал до Арарата.
Чудный край! Через Алтай
Бросив локоть на Китай,
темя впрыснув океаном,
В Балт ребром, плечом в Атлант.
В полюс лбом, пятой к Балканам —
Мощный тянется гигант.
Русь, – живи! – В тени лавровой
Да парит ее орел!
Да цветет ее престол!
Да стоит ее штыковый
Перекрестный частокол!
Да сыны ее родные
Идут, грудью против зла,
На отрадные дела
И на подвиги благие!
Но чтоб наш тост в меру стал
Девятнадцатого века —
Человеки! – сей фиал
Пьем за здравье человека!
За витающих в дали!
За здоровие земли —
Всей, – с Камчатки льдяно-реброй,
От отчаянных краев
До брегов Надежды доброй
И Счастливых островов,
От долин глубоко-темный
До высот, где гор огромных
В снежных шапках блещут лбы,
Где взнесли свои верхушки
Выше туч земли-старушки
Допотопные горбы,
Лавы стылые громады —
Огнеметные снаряды
Вулканической пальбы.
Да, стара земля: уж дети
Сей праматери людей
Слишком семьдесят столетий
Горе мыкают на ней.
А она? – ей горя мало:
Ныне так же, как бывало,
Мчится в пляске круговой
В паре с верною луной,
Мчит с собою судьбы, законы.
Царства, скипетры и троны
На оси своей крутит
И вкруг солнца их вертит;
В стройной пляске не споткнется,
И в круженьи не прольется
И не станет кверху дном
Ни один бокал с вином.
Вознесем же в полноте мы
Сей зачашный наш привет
В славу солнечной системы
В честь и солнца и планет,
И дружин огнекрылатых,
Длиннохвостых, бородатых,
Быстрых, бешенных комет,
Всех светил и масс небесных,
В здравье жителей безвестных
Светоносных сил шаров, —
Пьем в сей час благословенной
За здоровье всей вселенной,
В честь и славу всех миров —
До пределов, где созвездья
Щедро сыплют без возмездья
Света вечного дары;
Где горит сей огнь всемирной,
Будто люстры в зале пирной;
Где танцуют все миры,
Нам неслышным внемля арфам;
Где роскошным белым шарфом
Облекая неба грудь,
Перекинут млечный путь;
Где последней искрой свода
Замкнут дивный сей чертог;
Где ликует вся природа,
Где владычествует бог —
Жизнедавец, светодержец
Тученосец, громовержец,
Кто призвал нас в этот мир
На великий жизни пир,
И в делах себя прославил
И торжественно поставил
Над землей, как над столом,
Чашу неба к верху дном.